Неточные совпадения
Всё это знал Левин, и ему мучительно, больно было смотреть на этот умоляющий, полный надежды взгляд и на эту исхудалую кисть руки, с трудом поднимающуюся и кладущую крестное знамение на тугообтянутый лоб, на эти выдающиеся плечи и хрипящую
пустую грудь, которые уже не могли вместить в себе той
жизни, о которой больной просил.
Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей
пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений — лучший свет
жизни.
О, я прошу тебя: не мучь меня по-прежнему
пустыми сомнениями и притворной холодностью: я, может быть, скоро умру, я чувствую, что слабею со дня на день… и, несмотря на это, я не могу думать о будущей
жизни, я думаю только о тебе…
Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть, больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и
жизнь моя становится
пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать.
Что было следствием свиданья?
Увы, не трудно угадать!
Любви безумные страданья
Не перестали волновать
Младой души, печали жадной;
Нет, пуще страстью безотрадной
Татьяна бедная горит;
Ее постели сон бежит;
Здоровье,
жизни цвет и сладость,
Улыбка, девственный покой,
Пропало всё, что звук
пустой,
И меркнет милой Тани младость:
Так одевает бури тень
Едва рождающийся день.
Запущенный под облака,
Бумажный Змей, приметя свысока
В долине мотылька,
«Поверишь ли!» кричит: «чуть-чуть тебя мне видно;
Признайся, что тебе завидно
Смотреть на мой высокий столь полёт». —
«Завидно? Право, нет!
Напрасно о себе ты много так мечтаешь!
Хоть высоко, но ты на привязи летаешь.
Такая
жизнь, мой свет,
От счастия весьма далёко;
А я, хоть, правда, невысоко,
Зато лечу,
Куда хочу;
Да я же так, как ты, в забаву для другого,
Пустого,
Век целый не трещу».
Или во сне
Он это видит? иль вся наша
И
жизнь ничто, как сон
пустой,
Насмешка неба над землей?
Если б Варвара была дома — хорошо бы позволить ей приласкаться. Забавно она вздрагивает, когда целуешь груди ее. И — стонет, как ребенок во сне. А этот Гогин — остроумная шельма, «для
пустой души необходим груз веры» — неплохо! Варвара, вероятно, пошла к Гогиным. Что заставляет таких людей, как Гогин, помогать революционерам? Игра, азарт, скука
жизни? Писатель Катин охотился, потому что охотились Тургенев, Некрасов. Наверное, Гогин пользуется успехом у модернизированных барышень, как парикмахер у швеек.
«Идиоты! Чего вы хотите? Чтоб народ всосал вас в себя, как болото всасывает телят? Чтоб рабочие спасли вас от этой
пустой, словесной
жизни?»
«Заполняет выдумками
пустые года
жизни своей», — определил Клим, наливая кофе в чашку, и спросил...
А
жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
Такая
пустая и глупая…
— Да, может быть, — серьезно сказала она, — это что-нибудь в этом роде, хотя я ничего не чувствую. Ты видишь, как я ем, гуляю, сплю, работаю. Вдруг как будто найдет на меня что-нибудь, какая-то хандра… мне
жизнь покажется… как будто не все в ней есть… Да нет, ты не слушай: это все
пустое…
Воспитание, образование детей, направление их
жизни, конечно, не легкая и не
пустая задача, но до нее еще далеко, а до тех пор что же он будет делать?
— Несчастный, что я наделал! — говорил он, переваливаясь на диван лицом к подушке. — Свадьба! Этот поэтический миг в
жизни любящихся, венец счастья — о нем заговорили лакеи, кучера, когда еще ничего не решено, когда ответа из деревни нет, когда у меня
пустой бумажник, когда квартира не найдена…
Но пока она будет держаться нынешней своей системы, увертываясь от влияния иностранцев, уступая им кое-что и держа своих по-прежнему в страхе, не позволяя им брать без позволения даже
пустой бутылки, она еще будет жить старыми своими началами, старой религией, простотой нравов, скромностью и умеренностью образа
жизни.
Куча способностей, дарований — все это видно в мелочах, в
пустом разговоре, но видно также, что нет только содержания, что все собственные силы
жизни перекипели, перегорели и требуют новых, освежительных начал.
Тогда он был бодрый, свободный человек, перед которым раскрывались бесконечные возмояжости, — теперь он чувствовал себя со всех сторон пойманным в тенетах глупой,
пустой, бесцельной, ничтожной
жизни, из которых он не видел никакого выхода, да даже большей частью и не хотел выходить.
— Да так… Существует что-то вроде фатализма: люди, близкие друг другу по духу, по складу ума, по стремлениям и даже по содержанию основных идей, расходятся иногда на всю
жизнь из-за каких-либо глупейших пустяков,
пустой фразы, даже из-за одного непонятого слова.
Я хочу быть артисткой, я хочу славы, успехов, свободы, а вы хотите, чтобы я продолжала жить в этом городе, продолжала эту
пустую, бесполезную
жизнь, которая стала для меня невыносима.
Тут прибавлю еще раз от себя лично: мне почти противно вспоминать об этом суетном и соблазнительном событии, в сущности же самом
пустом и естественном, и я, конечно, выпустил бы его в рассказе моем вовсе без упоминовения, если бы не повлияло оно сильнейшим и известным образом на душу и сердце главного, хотя и будущего героя рассказа моего, Алеши, составив в душе его как бы перелом и переворот, потрясший, но и укрепивший его разум уже окончательно, на всю
жизнь и к известной цели.
«Пресыщение знает только
пустая фантазия, а не сердце, не живой действительный человек, а испорченный мечтатель, ушедший из
жизни в мечту».
Нет, сударыня, какова бы ни была
жизнь вашего семейства, но это была не
пустая, фантастическая
жизнь.
Настоящему мешает обыкновенно внешняя тревога,
пустые заботы, раздражительная строптивость, весь этот сор, который к полудню
жизни наносит суета суетств и глупое устройство нашего обихода.
В богатой, обильной, свободной Франции карточки, хвосты,
пустые магазины, исчезновение продуктов, связанность
жизни, неопределенность завтрашнего дня.
У меня был
пустой период, в котором не было интересного для внутренней
жизни общения с людьми, не было и больших приобретений в области мысли.
Отдельные черты личной
жизни проносились точно в густом сумраке, мелькая, меняясь, исчезая и оставляя меня опять в
пустой неопределенности.
Знал ли сам Антось «простую» историю своего рождения или нет?.. Вероятно, знал, но так же вероятно, что эта история не казалась ему простой… Мне вспоминается как будто особое выражение на лице Антося, когда во время возки снопов мы с ним проезжали мимо Гапкиной хаты. Хата
пустовала, окна давно были забиты досками, стены облупились и покосились… И над нею шумели высокие деревья, еще гуще и буйнее разросшиеся с тех пор, как под ними явилась новая
жизнь… Какие чувства рождал в душе Антося этот шум?
И как я смогу опять жить, если… если эта вторая девочка в серой шубке опять уйдет навсегда из моей
жизни и
пустая канва опять останется без узора…
Отвлеченные философы считают доказанным и показанным, ясным и самоочевидным, что философии следует начинать с субъекта, с мышления, с чего-то безжизненно формального и
пустого; но почему бы не начать философствовать с кровообращения, с живого, с предшествующего всякой рациональной рефлексии, всякому рациональному рассечению, с органического мышления, с мышления как функции
жизни, с мышления, соединенного с своими бытийственными корнями, с непосредственных, первичных данных нерационализированного сознания?
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу, держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к
жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми
пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
Таким образом, мы можем повторить наше заключение: комедиею «Не в свои сани не садись» Островский намеренно, или ненамеренно, или даже против воли показал нам, что пока существуют самодурные условия в самой основе
жизни, до тех пор самые добрые и благородные личности ничего хорошего не в состоянии сделать, до тех пор благосостояние семейства и даже целого общества непрочно и ничем не обеспечено даже от самых
пустых случайностей.
Annette теперь ожидает, что сделают твои родные, и между тем все они как-то надеются на предстоящие торжества. Спрашивали они мое мнение на этот счет — я им просто отвечал куплетом из одной тюремной нашей песни: ты, верно, его помнишь и согласишься, что я кстати привел на память эту старину. Пусть они разбирают, как знают, мою мысль и перестанут жить
пустыми надеждами: такая
жизнь всегда тяжела…
Рогнеда Романовна не могла претендовать ни на какое первенство, потому что в ней надо всем преобладало чувство преданности, а Раиса Романовна и Зоя Романовна были особы без речей. Судьба их некоторым образом имела нечто трагическое и общее с судьбою Тристрама Шанди. Когда они только что появились близнецами на свет, повивальная бабушка, растерявшись, взяла вместо пеленки
пустой мешочек и обтерла им головки новорожденных. С той же минуты младенцы сделались совершенно глупыми и остались такими на целую
жизнь.
— Нет, — слабо улыбнулась Женька. — Я думала об этом раньше… Но выгорело во мне что-то главное. Нет у меня сил, нет у меня воли, нет желаний… Я вся какая-то
пустая внутри, трухлявая… Да вот, знаешь, бывает гриб такой — белый, круглый, — сожмешь его, а оттуда нюхательный порошок сыплется. Так и я. Все во мне эта
жизнь выела, кроме злости. Да и вялая я, и злость моя вялая… Опять увижу какого-нибудь мальчишку, пожалею, опять иуду казниться. Нет, уж лучше так…
Да и вообще этот дневной промежуток — самый тяжелый и самый
пустой в
жизни дома.
— Не то что
жизнь провинциальная, но эта служба проклятая, — какое обстоятельство у меня вышло: этот вот мой правитель канцелярии, как сами вы, конечно, заметили, человек умный и образованный, но он писать совсем не умеет;
пустой бумажонки написать не может.
Все то, что слышала она от отца и доктора о какой-то честной
жизни, о новых людях, о заветных идеалах — все это не
пустой ли бред, который на каждом шагу разбивается действительностью?
Когда кончилась болезнь матушки, наши вечерние свидания и длинные разговоры прекратились; нам удавалось иногда меняться словами, часто
пустыми и малозначащими, но мне любо было давать всему свое значение, свою цену особую, подразумеваемую.
Жизнь моя была полна, я была счастлива, покойно, тихо счастлива. Так прошло несколько недель…
И небо и земля, и движение, и
жизнь — все исчезает; впереди усматривается только скелет смерти, в
пустой череп которой наровчатский проезжий, для страха, вставил горящую стеариновую свечку.
Никому и никому не весело вам, мученикам честолюбия, денег, утонченного разврата и
пустой фланерской
жизни!
«Принимая участие в авторе повести, вы, вероятно, хотите знать мое мнение. Вот оно. Автор должен быть молодой человек. Он не глуп, но что-то не путем сердит на весь мир. В каком озлобленном, ожесточенном духе пишет он! Верно, разочарованный. О, боже! когда переведется этот народ? Как жаль, что от фальшивого взгляда на
жизнь гибнет у нас много дарований в
пустых, бесплодных мечтах, в напрасных стремлениях к тому, к чему они не призваны».
В радости они не знали, что делать. Вечер был прекрасный. Они отправились куда-то за город, в глушь, и, нарочно отыскав с большим трудом где-то холм, просидели целый вечер на нем, смотрели на заходящее солнце, мечтали о будущем образе
жизни, предполагали ограничиться тесным кругом знакомых, не принимать и не делать
пустых визитов.
Разница тут самая
пустая, а между тем люди подсиживают и калечат друг друга, утруждают начальство, а в
жизнь вносят бестолковейшую из смут.
Проведя более тридцати лет в тусклой атмосфере департамента, он приобрел все привычки и вожделения закоренелого чиновника, не допускающего, чтобы хотя одна минута его
жизни оставалась свободною от переливания из
пустого в порожнее.
«Что вижу я? — спросил герой, —
Зачем ты здесь, зачем оставил
Тревоги
жизни боевой
И меч, который ты прославил?»
— «Мой друг, — ответствовал рыбак, —
Душе наскучил бранной славы
Пустой и гибельный призрак.
Великим постом — нельзя читать книг, — у меня отобрали «Живописное обозрение», и эта
пустая, постная
жизнь снова подошла вплоть ко мне.
В монастырь не хотелось, но я чувствовал, что запутался и верчусь в заколдованном круге непонятного. Было тоскливо.
Жизнь стала похожа на осенний лес, — грибы уже сошли, делать в
пустом лесу нечего, и кажется, что насквозь знаешь его.
Так что предсказание о том, что придет время, когда все люди будут научены богом, разучатся воевать, перекуют мечи на орала и копья на серпы, т. е., переводя на наш язык, все тюрьмы, крепости, казармы, дворцы, церкви останутся
пустыми и все виселицы, ружья, пушки останутся без употребления, — уже не мечта, а определенная, новая форма
жизни, к которой с всё увеличивающейся быстротой приближается человечество.
«Давно не касался я записей моих, занятый
пустою надеждой доплыть куда-то вопреки течению; кружился-кружился и ныне, искалечен о подводные камни и крутые берега, снова одинок и смотрю в душу мою, как в разбитое зеркало. Вот — всю
жизнь натуживался людей понять, а сам себя — не понимаю, в чём начало моё — не вижу и ничего ясного не могу сказать о себе».
Я заключаю из всего этого, что любовь ваша
пустое нежничанье, что на вас нельзя положиться и что нам лучше расстаться теперь, нежели быть несчастными на всю
жизнь.